Зайдя с Невельским и с Казакевичем в каюту, Машин достал из папки и подал капитану желтый пакет под красными печатями.
Невельской тут же сломал печати. Прочитав письмо, он сразу осунулся. Муравьев писал о полной поддержке, но прислал лишь копию инструкции на опись устьев Амура, а сама инструкция была отправлена в Петербург и еще не утверждена. Письмо писано еще в прошлом году. Ответа нет и толку нет, и все, видно, мертво там…
— Он так и перевернул небо и землю, — процедил Невельской. Глаза его лихорадочно заблестели. Он перечитал другие бумаги.
Только сейчас он почувствовал, что в глубине души все еще надеялся получить в Петропавловске высочайшее повеление на опись. И от этих пакетов так и пахнуло петербургскими канцеляриями, кляузами и чиновничьими склоками.
«Кто должен был перевернуть небо и землю и почему?» — подумал Машин.
— Мне все известно, Геннадий Иванович! — поправляя очки, сказал он. — Губернатор прислал мне копию с инструкции и секретное распоряжение о том, чтобы я все для вас сделал и как можно скорей подготовил ваш транспорт к выходу. Я со всеми моими людьми буду к вашим услугам.
«Что же делать? — подумал Невельской. — Экая оплеуха с родного берега».
— А мы, — говорил Машин, — вот уже полгода пайка не даем.
— На этот раз приемку будем делать по счету мест, — сказал Невельской. — Товары запакованы в тюках и ящиках.
— В тюках? — огорчился Машин. — Ну да! Да, да! — как бы спохватился он. — Так, конечно, удобнее. — И в то же время подумал: «Час от часу не легче! Верно, уж послали из Кронштадта одно гнилье. Открытое-то присылают — и то хуже некуда. А уж в тюках, верно, одна труха».
Не было случаев, чтобы грузы на Камчатку прибывали упакованными. Это была новость. И от нее, как и от всякого нового правила, установленного в Петербурге, Машин ожидал новых неприятностей. Правила издавали к пользе дела, а получалось наоборот. Чиновники прежде всех успевали приноровиться к новым правилам и дурачили народ по-прежнему. Машин сам бывал на морских складах в Петербурге и знал, какое там гнездо мошенников.
Все эти мысли вереницей пронеслись в голове Машина, когда он, не желая беспокоить Невельского, сделал вид, что доволен новым способом отправки товаров.
— Конечно, конечно, так лучше! — как бы утешая себя, приговаривал Машин, а сам думал о том, что ему делать, когда окажется, что в тюках и ящиках гниль и труха. — Новое, значит, хорошее правило! А то, знаете ли, капитанам, бывало, приходилось сдавать каждую пару матросских штанов. Мы, как торговцы, собирались на палубе и смотрели, кричали, акты составляли друг на друга. Как-то нехорошо получалось, не по чину. А нынче, конечно, к ускорению дела.
Машин пожаловался на камчатскую жизнь и на тяготы, которые несет тут население, а Невельской обдумывал план своих действий. Машин не совсем понимал, почему он так огорчился.
Офицеры ждали, что будут письма, газеты, книги, посланные родными.
— Сегодня не будет, конечно, выгрузки. Капитану, кажется, не до того. Интересно, какие распоряжения он получил? — недоумевал Гейсмар.
— Господа, вот мы и на Камчатке. Посмотрим памятник Лаперузу! — горячо говорил юнкер Ухтомский. — Вулканы! А сама гавань! Какая прелесть!
Штурман Халезов вышел из рубки.
— Ну, как, Александр Антонович, зачли двенадцатое за тринадцатое? — весело спросил Ухтомский.
— Зачел! — буркнул штурман. Он злился, что капитаны закрылись и тянут.
— Восемь месяцев и двадцать три дня мы шли, — сказал Гейсмар. — Быстрее нас на Камчатку еще никто не приходил.
— Только Василий Михайлович Головнин дошел скорей нас, — ответил Грот.
— У него шлюп был в девятьсот тонн и ходу имел больше, — возразил Халезов.
Все ждали, что с прибытием на Камчатку будет что-то определенное. Капитан над портом показался рохлей и формалистом.
Вышел Казакевич с целыми пачками пакетов.
— Господа офицеры, пожалуйте в кают-компанию. Вам есть письма. Денежные переводы… На почте лежат посылки, книги.
Вид у Казакевича невеселый. Все гурьбой хлынули за ним по трапу.
— Юнкер князь Ухтомский, вот пачка писем для нижних чинов. Прошу вас озаботиться вручением каждому лично. Тут также есть денежные переводы.
Капитан над портом появился тоже в кают-компании.
— Завтра, господа, приступаем к разгрузке. — Порох и сорок один ящик с артиллерийскими ракетами сгружаем в первую очередь, — говорил Казакевич. — Девять ящиков пороха, принадлежащего транспорту, также сдаем на берег, на хранение…
Глава сорок третья
НУЖНО ВСЕ РЕШИТЬ САМИМ
«Вот когда меня за горло схватили. Спутали мне все! Связали руки и ноги! Теперь и я, как Козмин и Федор Петрович и как все наши открыватели! Не сметь касаться! Мешает личностям в столице жить без лишних беспокойств! Начертана линия, наложено табу и не сметь касаться!»
Вспомнил, как в нижнем этаже здания министерства на Мойке читал документы, свои мечты, сколько было задора и смелости. Как спускался в подвал и готовил свою адскую бомбу, чтобы разорвалась в их благопристойном мире. А теперь? Там все так же скользят чиновники по паркету, а канцлер тоже скользит перед государем… «Их сила! Они взяли верх и не дали мне ничего. Без всяких усилий! Или — пожалуйста — на свою ответственность, но тогда — разжалование! Я же слово дал своим офицерам! Что они скажут? Команда знает. Обошли вокруг света, команда сложилась, слилась в одно целое, офицеры привыкли, все едины, всем понятна цель».
Первое время всякая неприятность, пока еще нова, возбуждает, поднимает силы. Но капитан недолго чувствовал себя так, словно получил вызов на дуэль. Силы неравны. А он — избитый бурями всех морей и океанов, шесть раз проволоченный штормами через экватор, перенесший шквалы, видавший смерчи перед носом судна, грозы, когда молнии били вокруг одновременно по всему горизонту… С маленькой горсточкой офицеров и матросов.
Матросы спокойны — он заметил сегодня. «Верят в своего капитана. Офицеры, кажется, заинтересованы Камчаткой, но это для них лишь станция. Они ждут. Они понимают, что все запутано. Завтра выгрузка. Машин, однако, смотрит на все проще и готов снарядить меня на Амур без всяких сомнений».
— Нет, не тут-то было! Я им, распроклятым, вобью в глотку их дурацкие бумаги! Пусть они меня расстреляют! — обрушился он на вошедшего Казакевича.
— Никто вас не расстреляет. Его высочество никогда не допустит.
— Но какова силища наших чиновников! Их даже с места за год не сдвинули. А вот говорят, что царь виноват. Нет, брат, чего ты мне ни толкуй, но эта толща…
…Притихшие матросы кучно сидели на крышке носового люка и покуривали. А на берегу стояла и не расходилась молчаливая толпа. Шестаков чуял что-то неладное. Офицеры все какие-то нерадостные. Один Ухтомский чуть не прыгает, объявил, что получает деньги, много денег будто бы… Из дома послали. Капитан над портом ушел на берег, но через час зачем-то опять вернулся.
— А вот у вас юнга говорил, что видел железную дорогу? — спрашивал матрос из гребцов портовой шлюпки.
— Это видели.
— А какая она?
— Паровоз такой, как маленький пароход, только бежит по рельсам по земле. А так же с трубой и с машиной. Был у вас пароход?
— Нет, у нас парохода никогда не было, — отвечал камчатский матрос.
— А как вы не боитесь под вулканами жить? — спросил Алеха.
— Привыкли…
— А что у вас тут хорошего?
— Рыба очень хорошая. Морозов сильных нет.
— Почему же?
— А вот у нас печки стоят, — кивнул камчатский матрос на вулканы. — В земле много огня. Есть места, бьет из-под земли кипяток крутой с паром.
— Как из самовара! — пояснил Козлов.
— Почему у вас хлеб не растет?
— Мукой торгуют американцы. Продаем им пушнину.
— Значит, много зверей?
— Это есть… А как же паровоз ходит?
— Проложены железные полосы — рельсы, под колеса две колеи железные, длинные, от города до города, и паровоз по ним бегает быстро.
— Дорого же стоит поехать? Вот, примерно, могут с Камчатки провести такую дорогу?
— Это еще не скоро.
— А есть дорога железная в портах, на ней вагоны маленькие, чтобы человеку не надрываться. Он ее катит сам, по рельсам. А правда, что у вас помещиков нет?
— Этого нет.
— У них земля плохая. Поэтому и помещиков нет. Господам она не нужна. Была бы хорошая земля — и помещики нашлись бы, — заметил Конев.
— И рабами не торгуют?
— Этого нет. Тут не Азия! Может, где коряки продают друг друга.
— А крепостные есть?
— Кто при пушках? Артиллеристы называются. Салюты надо было делать, так посылали за ними на покос.
— Мы видели, как неграми торгуют. Вывозят на базар и продают.
— Негры у нас бывали, китобои. Вон ту батарею на дрова разобрали, это давно было. На побережье их все знают и женщин прячут. Идет корабль, а коряки говорят, идет негр.
